Чем она могла заниматься в подобной позе, оставалось уделом его чудовищных догадок, но в тот самый момент, когда она встала и посмотрела на него, он сразу же ощутил во всем ее облике грозное достоинство. На память тут же пришли слова девушки о том, что ее мать была королевой. Грузная и зловещая, она стояла под маленькой масляной лампой лицом к лицу с ним в пустынном холле.

В сердце Везина шевельнулся страх, скорее даже некое подобие какого-то древнего благоговейного ужаса. Он чувствовал, что должен сейчас поклониться и каким-то образом высказать ей свое почтение, причем импульс этот был поистине непреодолимым, даже яростным, словно превратившимся в устойчивую привычку. Он быстро огляделся — кроме них в холле так никто и не появился, — после чего размеренно и почтительно склонил голову.

— Enfin! M'sieur s'est donc decide. C'est bien alors. I’en suis contente. [2]

Слова эти прозвучали звонко, словно донеслись до него через чистое открытое пространство.

Затем массивная фигура неожиданно двинулась по выложенному каменной плиткой гостиничному полу и ухватила его трепещущие руки. Вместе с нею на него словно надвинулась непреодолимая сила, охватившая его целиком.

— On pourrait faire un p'tit tour ensemble, n'tst-ce pas? Nous y allons cette nyit et il fout s'exercer un peu d'avance pour cela. Ilse. Ilse. viens donc ici. Viens vite! [3]

И она закружила его у подножия лестницы, буквально зашлась в танце, который показался ему странным и одновременно ужасно знакомым. Их нелепая пара танцевала в пустом холле, причем ни один из партнеров не произносил ни единого слова. Все происходило тихо, мягко, словно крадучись. А потом, когда воздух в помещении сгустился и стал походить на дым, и его озарила красная, похожая на пламя вспышка, он почувствовал, что к ним присоединился кто-то еще — и в этот момент рука его, выскользнувшая из ладони матери, оказалась подхваченной дочерью. Ильза пришла на зов и он увидел ее: в темные волосы девушки были вплетены листья вербены, а сама она облачилась в какие-то лохмотья весьма причудливого наряда, прекрасного как ночь и чудовищно, вызывающе, отвратительно соблазнительного.

— На шабаш! На шабаш! — закричали обе женщины. На шабаш ведьм!

В узком холле продолжалась безумная пляска, женщины, казалось, окружали его со всех сторон, причем, насколько он мог смутно припомнить, их стало гораздо больше — сплошная черная масса. Фитиль лампы некоторое время слабо подрагивал, а затем и вовсе погас и они оказались в полной темноте. В сердце его словно пробудился дьявол, ставший делать ему свои бесчисленные мерзкие намеки, и Везину стало страшно.

Внезапно они опустили его руки — он услышал голос матери, прокричавший, что время настало и что им надо идти. Он так и не успел заметить, в каком направлении скрылись женщины, только понял, что опять стал свободен, и тут же стал пробираться сквозь темноту. Он тотчас же наткнулся на невидимое во мраке основание лестницы и стремительно бросился вверх по ней, словно по пятам его преследовал ад.

В комнате Везин рухнул на диван, уткнулся лицом в ладони и застонал. Быстро перебрав в мозгу с десяток путей возможного бегства, он признал все их одинаково непригодными, а потом пришел к выводу, что в сложившейся ситуации самым лучшим для него будет спокойно сидеть и ждать своей участи. Ему надо было знать, что произойдет дальше. По крайней мере, в уединении своей спальни он находился в относительной безопасности, поскольку дверь была прочно заперта.

Он встал, потихоньку распахнул окно, которое выходило во внутренний дворик и через стеклянные двери открывало частичный обзор холла.

Едва он сделал это, как до его слуха со стороны улицы сразу же донесся нестройный гул оживленной людской активности — это были звуки шагов и голосов, приглушенных расстоянием. Он робко выглянул и стал вслушиваться. Луна светила достаточно ярко, хотя его окно продолжало оставаться в тени — серебристый диск зависал позади дома. Вскоре до него с очевидной ясностью дошло, что жители городка, которые еще совсем недавно пребывали за запертыми дверями своих домов, стали выходить наружу, явно озабоченные какими-то тайными и, скорее всего, нечестивыми помыслами. Он продолжал внимательно прислушиваться.

Ненадолго воцарилась тишина, но вскоре он распознал признаки какого-то движения, происходившего в самом доме. Со всех сторон по-прежнему залитого лунным светом двора до него доносились едва шелестящие, крадущиеся звуки. Ночной мрак заполняли шорохи живых существ. Казалось, они исходили отовсюду. В воздухе почувствовался резкий, едкий запах, но Везин пока не понимал, откуда он происходит.

Взгляд его неотрывно уставился на окна противоположной стены, достаточно ярко освещенной мягкими лучами лунного света. В оконных стеклах отчетливо отражалась крыша, простиравшаяся у него над головой, и он увидел очертания темных тел, длинными, плавными шагами перемещавшихся по черепичным плитам вдоль бордюрного камня. Двигались они быстро и практически бесшумно, похожие на громадных кошек, бесконечной процессией отражаясь в расцвеченном стекле, после чего стали перепрыгивать на более низкие уровни, на время исчезая из его поля зрения. До него доносился лишь мягкий топот их прыжков. Иногда их тени падали на противоположную белую стену и тогда он не мог уже с определенностью сказать, были ли это тени человеческих существ, или же кошек. Они очень быстро превращались из одного в другое. Трансформация выглядела поистине потрясающе, донельзя реально, поскольку в прыжок они взмывали как люди, но почти сразу же после этого преображались в воздухе и приземлялись уже как животные.

Двор под ним уже был полон движущихся темных силуэтов, тайком пробиравшихся к крыльцу со стеклянными дверями. Все они держались настолько близко к стене, что ему почти не удавалось разобрать очертания их тел. Однако увидев, что все они сходятся к месту их единого массового сборища — к холлу гостиницы, — он сразу же признал в них те самые прыгучие существа, отраженные контуры которых он видел в стеклах противоположной стены. Они собирались со всех концов города, пробираясь по крышам к назначенному месту и перепрыгивая с одного уровня на другой, пока не опускались на каменное покрытие двора.

Затем до его слуха донесся новый звук и он увидел, что повсюду над ним распахиваются окна, и в каждом из них появляется человеческое лицо. Мгновение спустя фигуры стали поспешно спрыгивать во двор, причем, как и прежде, едва оторвавшись от подоконников, они оставались людьми, а во дворе приземлялись уже на четыре конечности и с невероятной быстротой превращались в кошек — громадных, молчаливых кошек и котов, после чего мощными потоками вливались в основную массу, скопившуюся в холле.

Значит, все эти гостиничные номера отнюдь не пустовали — они постоянно были кем-то заняты.

Но что интересно: то, что он сейчас увидел, уже не переполняло его невинную душу безграничным изумлением, поскольку он хорошо помнил подобное зрелище. Оно было прекрасно ему знакомо. Такое уже случалось с ним и раньше, сотни раз, причем он сам принимал участие в подобных вещах и испытывал на себе дикое безумие происходящего.

Теперь очертания старого дома совершенно преобразились, двор словно увеличился в размерах, а сам он, казалось, смотрел вниз с недосягаемой высоты сквозь курящиеся слои испарений. Глядя и вспоминая происходящее, он внезапно почувствовал, как из тьмы веков на него с яростью нахлынула старая, пронзительная, такая сладостная боль; кровь стремительно заструилась по жилам, когда в сердце вновь послышался отголосок Призыва к Танцу, и он в очередной раз ощутил привкус древней магии Ильзы, закружившейся рядом с ним.

Неожиданно он отпрянул назад. Большая гибкая кошка взметнулась снизу в сторону его подоконника, к самому его лицу, и пристально уставилась на него своими вполне человеческими глазами. «Идем, — казалось, звала она, — идем к нам на Танец! Меняйся, стань как прежде! Скорее преображайся и приходи!»